Екимов Борис - Не Ругай Меня
Борис Екимов
"НЕ РУГАЙ МЕНЯ..."
Старый наш дом размерами невелик: кухонька в одно окошко, по обе стороны
кухни - тесные комнатки. Дверные проемы - с нехитрыми шторками. Секретов за
ними не удержать.
Обычно, во времена прежние, в холодную пору, вся жизнь текла на кухне,
возле теплой печки да обеденного стола. Там готовят еду, там обедают, ужинают,
там и гостей принимают в будни: соседка забежит, кто-то заглянет мимоходом.
У меня в старом доме - место насиженное: в горнице стол. На нем бумаги да
книги. Перед глазами - два окна на улицу. Вижу, кто к нам идет, а кто мимо
проходит. За спиной - кухня, там - жизнь обыденная. Слышу ее, порой
вмешиваюсь.
Два случая. Между ними - срок долгий, почти жизнь.
Первый - совсем давний. Тогда наш Петя был маленьким. Учился в третьем, а
может, в четвертом классе. Ждали его к обеду. А главное, для какого-то дела.
Уговорились заранее, что в этот день он вернется из школы сразу после уроков,
нигде не задерживаясь. Ждали да ждали, а его нет и нет. Как говорится, все
жданки проели. Я уж начинаю злиться. А матушка моя - человек и вовсе
серьезный. Пети нет, она меня точит:
- Это ты виноват. Приучил, он никого не слушает. Никакой ответственности.
Надо с детских лет. Надо...
И прочие слова. Она их много знает.
Ждем его и ждем, ждем да поджидаем.
Наконец вижу: мчится наш ученик. Понимает, что к сроку давно опоздал, и
спешит.
- Летит... - сообщил я матери.
- Я ему сейчас устрою прилет, - говорит она.
По голосу понимаю, что дело серьезное. И конечно, она права. Взрослые
ждут. Специально ведь предупредили. А он, видите ли...
Калитка - настежь, быстрые шаги на крыльце. Я навстречу ему не поднялся,
остался в горнице, за столом. Пускай мать встречает, она это умеет лучше меня.
- Тебе что было велено... - начала было мать, но перебил ее, конечно же,
виноватый, с захлебом голос:
- Не ругай меня, пожалуйста, ладно?..
И такая была в этом голосе наивная просьба, что я невольно улыбнулся,
поднялся из-за стола, чтобы мать немного, но сдержать. Она порою ругаться
мастер. Особенно под горячую руку. А мне жалко стало - уж больно он хорошо
попросил: "Не ругай, пожалуйста..." - не испуг, а лишь искренняя просьба.
Мальчишеская, детская: "Не ругай".
Я поднялся и вышел на кухню. Стояли друг против друга строгая мать моя и
маленький Петя, взъерошенный воробьишко: пальто - нараспашку, волосы - дыбом,
на лице и в глазах - наивная детская просьба: "Не ругай". Все так ясно было,
что помощи моей не понадобилось.
- Не ругай... - повторила мать и тоже улыбнулась. - Ну, ладно. Тогда не
будем ругать.
Я вернулся в горницу, к своему столу.
Прошло много и много лет. Тот случай, конечно, давно забылся. Сколько было
всего, и доброго, и несладкого, - жизнь течет. Матушка моя состарилась, Петя
вырос. В старом доме теперь мы проводим лишь теплое лето. А чуть заосенеет,
сразу переезжаем на городскую квартиру.
И вот похолодало, месяц - сентябрь. Пора "на крыло". Сборы наши недолгие.
Обычно все оставляем. Но пожилого человека с места насиженного стронешь не
вдруг. Вот и мать наша собирается будто навсегда. Этот узелок у нее с
больничной одеждой. "Вдруг меня в больницу заберут, - пугает она. - Тут все
приготовлено: халат, белье". Другой узел серьезнее - "смертный". "Начнете
искать... А здесь все готовое: нижнее, верхнее, платок, чирики". И еще один
узел похоронный: красная материя на гроб, черный креп, полотенца, на каких
гроб нести, платки, какие раздавать, - все как положено.
Словом, для матери пер